Согласно заветам Сезанна, он придал еврейской семье, сидящей за столом, монументальность каменных изваяний, но погрузил их в рембрандтовский сумрак. После столь многообещающего начала Зевин учился до 1925 года в Москве у Роберта Фалька, наиболее тонкого и артистичного из тогдашних последователей Сезанна в России. Воздействие широкой и солидной культуры Фалька было облагораживающим для его учеников: он приучал их к серьезным живописным задачам, к хорошим традициям современного французского искусства и классики. Впрочем, единственный минус тогдашнего преподавания – пренебрежение к точному академическому рисунку человеческой фигуры – причинил немало затруднений и Зевину и другим, когда в 30-х годах в советской живописи восторжествовал трезвый реализм. Но покамест, по окончании института Зевин, ускользал на время из-под влияния Фалька, становится левее своего учителя. В широкой эскизной манере, идущей от Ван Гога и Матисса, он пишет большие картины или, скорее, плоскостные декоративные панно, изображая в солнечных красках и смело обобщенных линиях полевые работы в еврейских колхозах Крыма. Но в дальнейшем он вернулся к старым мастерам и поворот этот был решительным и искренним. Бедная внешними событиями жизнь Зевина протекала как у большинства московских художников, постоянных участников всех заметных выставок. Каждый почти год он ездил в командировку на этюды, собирая материал для работ по договорам. Зимой – неустанная работа в мастерской над заказанными картинами, над портретами. натюрмортами и пейзажами. Зевин за эти годы побывал в Биробиджане, в Крыму, в Белоруссии, но больше всего привлекала природа Средней России. Пейзажи, написанные под Москвой, относятся к лучшему, что он сделал.