Лев Зевин. Автопортрет, 1928
Нередко Зевину удавалось в беглом этюде импрессии за один – два часа показать очень характерные черты человека: в потоке его душевной жизни уловить и запечатлеть мимолетную эмоцию. Таков, например, портретный этюд молодого еврея из Биробиджана, написанный со страстной силой, порывисто. Но ему хотелось большего. Он хотел найти обобщенный, облагороженный образ портретируемого, хотел той чистоты линий, гармоничного спокойствия и возвышенной строгости, которыми пленяют портреты Коро. Иногда ему удавалось приблизиться к этому идеальному типу портрета, Лучше всего удалось ему изображение самого себя. Автопортрет был для него не просто писание себя в зеркале, как наиболее удобный способ изучения натуры, но тем, чем должен быть такой портрет: моральным зеркалом души художника, средством самопознания и даже публичной исповедью.
На раннем автопортрете он – еще юноша, тревожный. Самоуглубленный, одержимый творческими порывами и сомнениями. На более поздних автопортретах Зевин спокойнее, сосредоточеннее, это человек, нашедший верный путь, душевная напряженность проглядывает уже не в беспокойном жесте, но во взгляде широко открытых зорких глаз. Высокой оценки заслуживает автопортрет с женой, рассматривающей его начатую картину взглядом дружеским, но и профессиональным. Здесь есть и стройность пластического замысла и прелесть жанровой домашней сценки. Последние годы Зевин писал портреты музыкантов, например, скрипача Давида Ойстраха; он работал также над картиной, изображающей струнный квартет. Частый посетитель концертов, Зевин основательно изучил движения музыкантов и в этюдах искал какой-то эквивалент музыкальных впечатлений. Игра вечернего света на выразительных лицах виртуозов, увлеченных игрой, контрасты их движений как бы передают вибрацию мелодий. Не вполне закончена эта, начатая на большом полотне незадолго до войны, картина. Передо мной фото с другой из последних картин Зевина: «Швейная фабрика в Витебске». С щемящим чувством разглядываешь его. Что с этим новым, светлым, просторным зданием, где, должно быть, легко и хорошо работалось? Что с этими красивыми, несколько задорно-насмешливыми, но рассудительными девушками? Здесь прошла железная окровавленная пята гитлеризма. Развалины и скорбные тени, взывающие, ненапрасно, о мести: в ворота родного города Зевина уже стучит неумолимая рука советского солдата. И какая бы судьба не постигла автора картины, вставшего в ряды мстителей, – прекрасны итоги этой недолгой жизни, пусть недосказал он многое и слишком рано прервался его творческий путь.
