И. Симанчук – Михаил Владимирович Добросердов, Часть 2

Эх, братец, — тихо отвечал Чуйков, — грешен я, грешен, метался из стороны в сторону… То Делакруа бредил, то Милле очаровывался, то; Пуссену поклонялся, а то Сезанну. Был у меня и противовес — Иванов, Суриков, Врубель. Словом, такой ералаш в голове и душе учинился, что невольно задумался: а сам-то я какой? Где подлинность моя? Какое мое лицо? И вот, даже с жалостью, стал вспоминать, как мальчишкой босоногим с самодельным ящичком для красок ходил в Киргизии по горам и писал, писал, старался передать свою любовь к этому краю, не думая ни о Сезанне, ни о Сурикове. Писал, как птица поет. Вот смотри, этот этюд с горной речкой я работал часов шесть, не разгибаясь, стремился передать прозрачность воды, камни на дне. И счастлив был, и трудился с наслаждением. А когда вырос, когда столько в институте освоил, мучиться начал… Знаешь, я эти этюды декану нашего живописного факультета Фальку показал.
Ну и что, ругал он? — заинтересовался Михаил.
Рафаил Фальк, несмотря на свое «нехудожническое» обличив — грузность, неповоротливость, — пользовался в институте большой популярностью. Его картины в Третьяковской галерее, его добротная манера преподавания, его стремление в постановках, в темах композиций приближать студентов к современности с каждым годом увеличивали тягу будущих живописцев к нему в мастерскую.
— Нет, представь себе, совсем наоборот. Принес я ему штук два?дцать. Он долго их перебирал, а потом посмотрел на меня своими выпук?лыми глазами за толстенными стеклами очков и сказал: «Что же вы мне?раньше их не показывали? Я не знал, что вы располагаете таким духов?ным богатством. Вы говорите про свои терзания. Так послушайте мой?совет: почаще вспоминайте то ваше непосредственное восприятие мира,?хоть оно и не такое, как сейчас. Оно вам поможет избавляться от ненуж?ного, наносного». Вот я и смотрю, вспоминаю, как я тогда писал, как?видел, как любил эти горы, это суровое, но готовое расцвести восходом?небо, эту простую юрту, заново учусь этой теплоте и от тех впечатлений?думаю «танцевать» и дальше. Вот как я, по выражению Врубеля, ищу?«заросшую тропинку к самому себе»…
«Молодец Семен, — думал Добросердов, возвращаясь домой. — Вот это цельность, подлинность настоящая. Здорово, что он остается ассистентом на живописной кафедре после защиты диплома. Будет с кем по-дружески посоветоваться насчет моей собственной дипломной картины…»
Да, наступил последний год учебы. Долго шло обсуждение — по какой системе проводить обучение выпускников? Что ни мастерская — свой стиль: у Кардовского — преобладание рисунка, у Шевченко — стихия цвета, у Машкова — упоение объемом, у Штеренберга — плоскостная манера… Наконец, была учреждена единая система, и во главе ее поставлен знаток современной живописи Д. П. Штеренберг.