И. Симанчук – Михаил Владимирович Добросердов, Часть 2

Друзья посмеялись. Уходя, Чуйков заметил:
— Немножко плечи заузил, а вообще здоров и в характере…
На следующий день чабан заставил поволноваться — явился с опозданием. В ответ на расспросы улыбнулся и со словами «якши, якши» похлопал худояшика по плечу. Уселся — и вновь застыл монолитом. Опять работа пошла как по маслу. В оттенках цвета, в рефлексах ожил на полотне вчерашний набросок.
В перерыве подошел секретарь местного райкома, молодой еще человек с орденом «Знак Почета». Переговорили они с чабаном и потом неожиданно начали бороться.
— Зачем же вы со старым человеком? — заволновался Добросердов.?Секретарь райкома усмехнулся — знаем, мол, мы этих старых. И в этот?самый момент чабан изловчился, перебросил своего противника через?бедро и припечатал к земле. «Вот, значит, он каков, — подумалось Добросердову.— В его спокойствии скрыты сила и энергия, готовые к взрыву. Это надо отразить — во взгляде, в напряженной руке».
Портрет вроде бы готов. Добросердов, смутившись, сказал переводчику:
Спросите у него, пожалуйста, нравится ли и какие есть замечания.
Он в общем одобряет, но просит сделать пояснее орден и чтобы кончики усов были острее.
Облегченно вздохнув, Михаил Владимирович выполнил эти просьбы, и тогда чабан, повторяя «якши, якши», вдруг взял у него из рук кисть, сунул ее в черную краску на палитре и снизу крупно написал «Бекту-ров», словно бы удостоверил сходство и положительно отметил качество работы.
В это лето было создано еще несколько портретов. Из них один — девочки-киргизки, смуглой, в белом платочке — наиболее запомнился и по удачной цветовой гамме, и по экспрессии. Недаром Чуйков сказал Добросердову: «Если бы ты только один такой портрет за сезон сделал, уже можно было бы считать, что даром он у тебя не прошел».
Казалось бы, ну что еще нужно? Испробовал себя в самых разных жанрах, добился определенного успеха — это мнение известнейших мастеров — давай и дальше также. Но сомнения и недовольство собой не исчезали. Точный, пропорциональный рисунок, четкая форма, верные цветовые отношения. Но предметы-то не сами ли по себе? А как же воздушная среда? Как ее передать?
Очень запомнился Добросердову один натюрморт: две полки со стеклянной посудой в кухонном шкафчике. Несколько раз он переписывал его, добиваясь живописности, и опять оставался неудовлетворенным. Наконец, пожертвовав многими деталями, начал в исступлении хлестать красками по холсту, обобщая, сливая оттенки, и тут же почувствовал, что теперь цельно видит, теперь схватывает этот мерцающий, переливающийся отсвет разноцветного стекла, теперь вся посуда на полках погружена в воздух.
Поистине этапным стал для Добросердова этот натюрморт 1938 года. Находки художника помогли и в лирических, и в драматических его работах, поддержали в дальнейшем преподавании. Поэтому не случайно скромный натюрморт этот побывал на всех его выставках!