И. Симанчук – Михаил Владимирович Добросердов, Часть 1

— Плоховато еще у некоторых с отношениями, — говаривал он. —?А вот у Добросердова отношения есть, он ими мыслит. Извольте ви?деть — у него уже проблескивает настоящая живопись!
В начале третьего курса все тот же Одинцов так же весомо заявил:
Не хотите ломки, хотите органического перехода, органического преподавания — идите теперь к Шевченко.
Ну ты и пифия, только в брюках, — засмеялись товарищи и дружно направились в мастерскую Александра Шевченко.
Смуглый, по-восточному красивый, с иссиня-черной, идеально аккуратной шевелюрой, Шевченко казался посланцем Индии. С этим первым впечатлением контрастировали его сугубо западная манера держаться и бесчисленные рассказы о художественной жизни Парижа, где ему довелось немало учиться и работать. Причем каждый такой рассказ непременно содержал практический совет или меткое наблюдение.
Проверив, как идет работа над очередной постановкой, и отпустив всего два-три скупых, но точных замечания, Шевченко присаживался на подоконник и начинал:
— Представьте себе мансарды на Монмартре. Бедновато, грязновато,? но так много солнца, безудержного упоения жизнью, дружеской отзыв?чивости. Все друг друга знают, знают, у кого какие дела, стараются по?мочь, поделиться, если есть чем. Однажды нас, молодых русских худож?ников, местный живописец пригласил посмотреть, как он работает над?натюрмортом. Ему удалось поставить исключительно красивый натюр?морт, и он предложил нам последовательно наблюдать за всеми стадиями?работы. Минула неделя, а у него — никакой пока ясности. Еще через?неделю — темна вода во облацех! Мы переглядываемся — сами-то за это?время давно бы уже к концу дело продвинули… Решили больше к нему?не ходить: вот ведь какой бездарный француз оказался!
Очередное приглашение проигнорировали, но после второго пошли, неудобно было. И что же увидели? Такая у него прелесть: блестяще скомпоновано, отлично написано, откуда что взялось? Стоим, разинув рты, а он смеется. Потом сказал:
— Вы, молодые, частенько начинаете с того, чем надо бы кончать.?Сразу выпаливаете на холст весь запал, все свое волнение, восхищение?натурой. А ведь нельзя спешить, нельзя по-пустому тратить накопленное.? Ваши эмоции должны по ранжиру стоять в живописном строю и подчи?няться творческой дисциплине…
Добросердов слушал и работал в охотку. Столько красоты вокруг, так тянуло писать и писать ее. Как-то раз подвела студентов натурщица — не пришла. И разбрелись они кто куда — на этюды. А Михаил остался в институте. Высмотрел один вид прямо из окна и пристроился писать освещенный солнцем типично московский переулочек, первую робкую зелень еще стыдливо нагих после зимы деревьев…
Шевченко разложил на полу свежие этюды.
— Это выполнено умело, и это тоже. Но вот у Добросердова, хоть и не все еще здорово, но живее, больше ощущается само дыхание весны.
Михаил даже зарозовел от смущения. И еще раз пришлось ему смущаться при всех, когда начали они писать обнаженную натуру. Добросердов работал упоенно, захваченный пластикой и красотой человеческого тела, буквально музыкальной гармонией форм, теней и рефлексов. Ему чудилась некая мелодия, возникающая вслед за каждым мазком кисти.