И. Симанчук – Михаил Владимирович Добросердов, Часть 1

Михаил Владимирович включает настольную лампу и раскрывает очередную тетрадь. По листу бегут карандашные строки:
«Ходом нового натюрморта пока доволен. Задача как-то возникла сама собой и работать очень интересно. Задача совсем иная, чем была в предыдущем натюрморте. Когда начал писать эти цветы, в натуре было сурово, величаво. Такое восприятие я и взял за основу. Попытаюсь передать мужественную красоту натуры, нечто крепкое, упругое. Здесь должны сыграть большую роль прочная определенная композиция, обобщенная, ясная форма объемов и суровые отношения цветов. Хотелось бы, чтобы натюрморт носил характер завершенности, устойчивости, рождал у зрителей соответствующее настроение. Стремление к этому интересно и увлекает».
Интересно и увлекает… Как двадцать, тридцать, сорок лет назад. Просто непонятно, как бы он жил без всего этого — без живописи, без роя замыслов, без возбуждающего волнения перед чистым холстом. Как бы мог по-другому, не так, как смотрит он сейчас, смотреть на лица людей, на деревья и облака, на траву и цветы, на скачущего солнечного зайчика! Работа по душе — как единственная любовь. Она всю жизнь помогает, учит, всю жизнь укрепляет в невзгодах. И даже лечит.
…Несколько лет назад у Михаила Владимировича неожиданно разболелись руки. Перестали сгибаться пальцы, невозможно было удержать ни кисть, ни ложку. Врачи никак не могли понять, что это такое. Одни считали, что это заболевание простудного характера, другие утверждали, что результат постоянных творческих перегрузок.
Два с половиной месяца отлежал Михаил Владимирович в больнице; разные виды лечения перепробовал. Ночами не спал. Размышлял, переживал, потихоньку пытался тереть руки, разминать, с трудом сгибать пальцы. И казалось — они поддаются! А наутро все надежды рушились. Тогда художник попросился домой. Его пугали — смотрите, дело может кончиться атрофией. Он отмалчивался и думал о том, что в мастерской, наверное, стало теплее, надо там прибраться и хотя бы просто посидеть…
Пообещав продолжить лечение, вернулся Михаил Владимирович домой. И то ли его исступленная настойчивость в добавление к лекарствам, то ли забота жены и детей, но ему стало чуть лучше. Так прошел год. Начал рисовать карандашом. Потом дошла очередь и до кистей.
Очень хотелось работать. И Михаил Владимирович пришел в мастерскую. Он поставил натюрморт — простые полевые цветы, начал писать. Еще болели пальцы, от напряжения кружилась голова. А он щурился, быстро потирал глаза согнутым — уже согнутым! — пальцем и писал, писал… Еще натюрморт, еще, еще.