И. Симанчук – Михаил Владимирович Добросердов, Часть 1

Потом Добросердов получил диплом Московской организации Союза художников РСФСР за лучшие произведения года — вот за те первые после болезни, такие памятные теперь натюрморты.
На одной стене его мастерской — репродукции произведений любимых художников. Этюд Сурикова и «Царевна-Лебедь» Врубеля. «Возвращение блудного сына» Рембрандта и «Сикстинская Мадонна» Рафаэля. «Рабочий с трубкой» Сезанна и его же «Пьеро и Арлекин». На другой — фотографии замечательных советских художников, наставников и старших товарищей Добросердова: Б. В. Иогансона, Н. М. Чернышева, П. П. Петровичева, П. В. Кузнецова. И во всем этом — разносторонность самого Михаила Владимировича, многообразие его пристрастий.
Чистяков писал: «Совершенствуются и поднимаются искусства с самой жизнью общества только тогда, когда это общество имеет высшие идеалы и взгляды на дело, вечно и всегда берет и учится у матери-природы [...] Черпать же из себя, из своего духа, не обращаясь к реальной природе, есть или застой, или падение»3. А высшим идеалам нашего общества и должно служить правдивое, реалистическое искусство, пронизанное любовью к Родине, к родной природе, к людям и их замечательным делам.
Часто вспоминается Михаилу Владимировичу проникновенное изречение Ван Гога: «Нет ничего более художественного, чем любить людей» и страшные по своему цинизму слова Сальвадора Дали: «Единственное, что мне нравится, — это кретинизировать людей». Вот эту пропасть между подлинным и мнимым в искусстве, в жизни надо помочь ощутить будущим художникам. Чтобы не были они равнодушными людьми, лишь ремесленно постигающими секреты рисунка и живописи; чтобы задавались прежде всего вопросом: «что писать?», а потом уже — «как писать?»; чтобы горели идеями, черпая их из жизни.
Ученики Добросердова… Сколько их! Прославленные художники, удостоенные почетных званий, правительственных наград, сами уже педагоги, пестующие в искусстве плеяды «внуков» Михаила Владимировича. Все они—и широко популярные, и известные только специалистам^-такие же подвижники, труженики, скромники, как и их наставник. Никто не разменялся на спекулирование модой, не изменил выработанному за годы учебы стилю, не потерял «лица необщего выражения». Каждый готов открыто взглянуть в глаза учителю, каждый солидарен со словами Врубеля о его любимом педагоге: «Я окрылился. Я могу еще съездить к Чистякову и у него хлебнуть подкрепляющего напитка советов и критики» 4.
Для учеников Добросердова он — их Чистяков, и им дорого все: его доброта и отзывчивость, мягкость и принципиальность, его собственные