И. Симанчук – Михаил Владимирович Добросердов, Часть 3

В свое время Грабарь, завершая художественное образование в Мюнхене, открыл там же свою собственную школу, ибо считал, что преподавание живописи и рисунка — лучший путь к повышению собственного мастерства и выработки своего индивидуального стиля.
Памятью об этом воодушевлялся Добросердов. Словно о нем было написано в письме Чистякова: «Рассудок, знание всегда во мне были впереди практики, — что делать, я родился и живу для других. Пусть же знание мое будет в пользу кому-нибудь» [6]. Словно к нему обращено наставление Чистякова: «Учитель особенно такого сложного искусства, как живопись, должен знать свое дело, любить молодое будущее и передавать свое знание умело, коротко и ясно» [7]. Словно для него, художника-педагога, были определены Чистяковым место — «посредник между учеником и натурой» — и задача — отстаивать принцип индивидуального подхода к каждому подопечному.
С первых же шагов ученики Добросердова, подобно питомцам Чистякова, стали мало-помалу уважать в себе художников, будучи вынужденными уже в простейших упражнениях искать самостоятельные творческие решения. Молодой наставник приучал их задумываться над самим процессом творчества, то цитируя слова немецкого мыслителя и писателя Лессинга: «Жаль, что мы не рисуем прямо глазами. Как много пропадает на длинном пути от глаз через руки к кисти», то напоминая афористическую фразу Леонардо да Винчи: «Живопись — это поэзия, которую видят, а поэзия — это живопись, которую слышат» 8.
Он ставил им натюрморты из самых простых, обыденных вещей и исподволь раскрывал их красоту. Он вел их на этюд и по дороге припоминал отрывок из знаменитого «Трактата о живописи» средневекового художника-флорентийца Ченнино Ченнини: «[...] самый совершенный руководитель, ведущий через триумфальные ворота к искусству, — это рисование с натуры. Оно важнее всех образцов: доверяйся ему с горячим сердцем, особенно когда изобретешь некоторое чувство в рисунке [...] Постоянно, не пропуская ни одного дня, рисуй что-нибудь, так как нет ничего, что было бы слишком ничтожным для этой цели: это принесет огромную пользу» [9].
Ребятам сразу полюбился учитель живописи. Высокий, сильный человек, недюжинный мастер (почти все они побывали на Кузнецком мосту
и первым делом придирчиво обсмотрели и «признали» работы Добросердова), он в то же время держался очень скромно, объяснял тихо, ни при каких обстоятельствах не повышал голос, обращался всегда очень вежливо и конкретно, никогда не позволял себе, взяв кисть, править работу ученика или выделять кого-либо, ставя его в пример другим.