И он начал этот разговор еще днем, на пленэре. Походил от этюдника к этюднику, а потом поднял вверх руку и величаво процитировал высказывание великого голландца: «Учить — прежде всего следовать богатой природе и отображать то, что найдешь в ней. Небо, земля, море, животные, добрые и злые люди — все служит для нашего упражнения [...]» 15, Вечером же восторженно говорил о рембрандтовских портретах, о волшебстве игры света и тени, о композиционном мастерстве «Ночного дозора», о глубочайшей рембрандтовской человечности и, конечно, о непревзойденных живописных достоинствах «Возвращения блудного сына».
— Вы только задумайтесь над тем, как это вымышленная, библейская?тема получила у Рембрандта выражение в полной захватывающего реа?лизма сцене! Как работают у него краски: волнующий красный цвет?плаща в соседстве с золотисто-желтыми тонами дает апофеоз излюблен?ного красочного сочетания Рембрандта. А серебристо-серые переливы?бороды старика и общая бурая тональность картины усиливают основ?ные цвета… И как великолепно написана фигура сына! Да в одной его?пятке, понимаете ли, заключена вершина мировой живописи!..
Ребята подталкивали друг друга: еще бы! Про эту непревзойденную живописную пятку они слышали уже не раз и даже пробовали скопировать речь Добросердова вместе с его характерным присловьем «паетели»… Но их веселое настроение перебил книгочей Люциан Шитов, заявивший, что раскопал стихи Лермонтова, посвященные Рембрандту.
— Они так и называются: «На картину Рембрандта». Вот слушайте:
Я вижу лик полуоткрытый
Означен резкою чертой;
То не беглец ли знаменитый
В одежде инока святой?
Быть может, тайным преступленьем
Высокий ум его убит;
Все темно вкруг; тоской, сомненьем
Надменный взгляд его горит.
Быть может, ты писал с природы,
И этот лик не идеал!
Или в страдальческие годы
Ты сам себя изображал?
Но никогда великой тайны
Холодный не проникнет взор,
И этот труд необычайный
Бездушным будет злой укор [16].
