И. Симанчук – Михаил Владимирович Добросердов, Часть 4

В Москве появились у Добросердова и новые питомцы. После первых же занятий стал он выделять Сидорова и Пылаева, Плигину, Александрова.
Валентин Сидоров — из многочисленной, в недалеком прошлом крестьянской семьи, очень способный, быстро все схватывающий паренек — пришел в школу уверенный в том, что уж здесь надо будет писать изделия из серебра, хрустальные вазы, парчовые драпировки. Каково же было его удивление, когда учитель поставил натюрморты из предметов и вещей такого привычного всем трудного военного быта: топор и
лопата, дрова и ведра, крынки и корзины, хлеб и картошка. Да ею просто ставил, а учил видеть в этих постановках красоту! Пришлось помогать! Валентину и в иной форме. Семья его, где все были тружениками, нуди как сомнительно относилась к увлечению младшего: все рисует и рисует, разве это серьезное занятие? Не раз Добросердов наведывался к Сидоровым и терпеливо выслушивал пристрастные материнские расспросы!
А будет ли толк-то из нашего? Не напрасно ли мы его учим то? Чего получается-то?
Не беспокойтесь, — спокойно и веско отвечал Михаил Владимирович, — толк обязательно будет. У Вали, несомненно, есть талант, но, чтобы его развить, надо много трудиться. Вот он и трудится, учится очень хорошо, а вы уж, пожалуйста, его поддержите.
После таких посещений дома к занятиям Валентина начали относиться с большим уважением, и он не раз слышал, как мать удовлетворенно рассказывала соседкам:
— Учитель-то моего нахваливает, говорит: с талантом он у нас, а с ?талантом, мол, всегда трудно…
И снова Добросердову помогали в преподавании Рембрандт и Суриков, Врубель и Серов. На занятиях читал он ребятам отрывки из Чехова и Бунина, Бальзака и Байрона, увлекая их образной стороной произведений, прививая традиции русского искусства — демократические, глубинные, подлинно народные. Он старался обратить внимание своих учеников на емкость слов и понятий, на то, как удачное название книги или картины формирует мысль, шлифует идею. И не раз поражал их своей неожиданной осведомленностью. Так, однажды он «погасил» спор, вспыхнувший вокруг абстракционизма, процитировав фразу основоположника и теоретика абстракционизма В. В. Кандинского: «Чем ужаснее становится мир, тем абстрактнее становится искусство, тогда как счастливый мир создает искусство реалистическое» [17].
Жилось Добросердову ох как нелегко! Комната в коммунальной квартире, в которой на семнадцати квадратных метрах — жена, трое детей, гостиная и столовая, спальня и мастерская. И все-таки он не сдавался, работал, зазывал в гости своих учеников.
Зашел к Добросердову как-то «представитель воскресенского поколения» Кобозев. Добросердов встретил его радушно, усадил, стал угощать всем, что было: кипятком да черным хлебом. Вокруг стола прыгал маленький неугомонный сынишка Володя, то и дело чиркая по стене огрызком карандаша.
— Рисуй, рисуй, Вовочка!—добродушно сказал Михаил Владимирович и, повернувшись к Кобозеву, похвастался:—Повезло мне, Руслан. Удалось купить томик Лермонтова. Хоть и дорого, но как же у него все замечательно! Я вот тебе почитаю немного.