Лев Зевин за работой над картиной "Театральная ложа", 1936
Когда после почти трех лет работы оперная студия Пролеткульта (так она уже именовалась в афише) наконец создала этот новаторский оперный спектакль ценой неимоверных усилий, нам сообщили, что перед премьерой его должен посмотреть Максим Максимович Литвинов, тогдашний нарком иностранных дел. Он приехал точно к началу спектакля, маленький, кругленький, улыбающийся, поблескивающий очками, очень подвижный и если бы не черный френч, а голубой фрак, очень похожий на министра ххх. Внимательно посмотрел до конца, не раз хлопал, и после спектакля когда вся труппа еще неразгримированных артистов, Голубенцев и мы с Левой окружили его, он не торопясь, очень доброжелательно хвалил все, но почему-то особенно нашу работу: «Очень свежо, очень изобретательно, красиво». Но увы, тут он достал платок, протер очки и внятно и раздельно произнес: «К сожалению, я не могу разрешить этот талантливый спектакль к дальнейшему показу. Обстановка изменилась. У нас начинают налаживаться отношения с Китаем. Тема вашей оперы – конфликт на советско-китайской границе актуальная вчера, а сегодня уже не актуальна». Мы стояли, как громом пораженные. Это означало конец всему. Спектакли были распроданы на месяцы вперед. Уходя Литвинов говорил нашему режиссеру А.А. Голубенцеву: «искусство не должно быть злободневным. Оно должно отставать от событий дня, требуется расстояние между событием и его художественным воплощением». Сел в машину и уехал. Вот тут мы почувствовали слова Александра Григорьевича о том, что в театре должно везти!
