Лев Зевин. Пейзаж, 1939
Это отсутствие визионерских поползновений в искусстве Зевина тем более меня поражало, что я никогда не слышал ни слова о Фальке, его учителя во Вхутемасе, но почти ежедневное молитвенное преклонение перед Шагалом, у которого он недолго проучился в Витебске. У Шагала, этого визионера из визионеров, Зевин не почерпнул решительно ничего. Его совершенно не интересовала еврейская тема, чего нельзя сказать например, о Марке Аксельроде или Горшмане, творчество которых Зевин очень уважал.
Мы ездили писать в Подмосковье, в Ленинград. Однажды в Ленинграде мы писали речку Пряжку, Барки с дровами, грузчиков, сновавших по шатким сходням, согнувшись под тяжестью бревен. Недалеко дом, где жил Блок, напротив больница для душевнобольных, некогда имени «Святого Николая Мирликийского». Серый день, серой небо, зеленоватая вода, зеленоватая плесень на досчатой обшивке баржи. Лева закрашивает холст зеленой краской. «Что ты делаешь?» – удивился я, взглянув на его работу, – «день серый, а у тебя изумрудное небо». Очень спокойно покуривая папиросу,
Зевин сказал: «Я не пишу еще, я создаю на холсте живописное тесто. Сейчас я добавлю в него белил, краплачку, немножко черного, и получится то, что нужно».
Мы не скупились друг другу на советы и без всяких церемоний указывали, если что не получалось. «Гриша, ты пишешь акварелью так, как будто тебе жаль воды. Твоя акварель суха. Бери полную кисть воды и смачивай бумагу. Первый признак начинающегося акварелиста – это сухость краски. Сочнее».
