Лев Зевин. Театральная ложа, Конец 1930-х
Вскоре мы узнали, что наш макет хочет посмотреть Михоэлс. Ему о нас говорил все тот же Тышлер. В это время уважающий себя театр стремился найти художника не профессионала, а живописца или графика, даже скульптора, лишь бы у него не было готового штампа неизбежного у узкого профессионала. Мы вышли встретить Михоэлса к подъезду театра. Был ненастный вечер, уже зажглись огни, и к театру подкатил старинного вида драндулет с высоким квадратным кузовом, каких в Москве уже не видывали. Из кузова вылез, выпячивая нижнюю губу, наш знатный посетитель, бережно поддерживаемый под руку двумя еврейскими дамами неопределенного возраста. Увы, ему предстояло спуститься в весьма некомфортабельный подвал. Все также влекомый двумя ассистентками, он напомнил мне виденный в детстве приезд архиерея в женский монастырь. Усевшись в кресло, он молча смотрел, как мы колдовали со светом, пуская его на отдельные части макета сквозь специальную изобретенную нами трубку. Вид беспристрастный. Дамы смотрят только на Михоэлса, заглядывая ему в лицо, стараясь угадать впечатление. Не тут то было. Одно величие. Великий артист Михоэлс играл великого артиста. Через полчаса он отбыл, сказав несколько слов более или менее авторитетных. Впоследствии Александр Григорьевич сказал, снисходительно-одобрительных для Михоэлса – это уже очень много. С московским гостем не вышло, но зато нас пригласили в Белгосет. Театр, где начал свою блестящую театральную карьеру Тышлер. Режиссер Б.Н. Норд, впоследствии народный артист Украинской ССР, предложил нам на выбор две пьесы В. Вишневского «Германия» довольно примитивная агитка или очень вкусную пьесу Льва Славина «Иностранная коллегия», впоследствии шедшая с успехом в театре Вахтангова, но с названием другим «Интервенция». Это был еще один наш спасательный круг, ибо наш спектакль в Оперной студии Пролеткульта не был разрешен к постановке.
