Наиболее скандальная соседка Комаревская обрушивала на меня потоки матерной брани и злобных пожеланий: мне необходимо было кипятить пелёнки и греть кастрюлю воды для ежевечернего купания новорожденной дочки, плита была у нас с ней общая. В минуты затишья и хрупкого перемирия она призналась, что у неё скверное настроение и даже плохое самочувствие, если она с утра кого-нибудь не облает.
В таком сообществе семья Ароновых прожила более тридцати лет. Более других соседей страдали от кухонных конфликтов жена Льва Ильича, Валентина Ивановна, и её мать, Евгения Николаевна: «отлаяться» они не были способны «по понятиям», как теперь говорят.
Спасение было за дверью своей комнаты – пограничный кордон между теми, кого «испортил квартирный вопрос» (определение М. Булгакова), и семьёй, олицетворяющей российскую интеллигенцию.
Помню своё первое впечатление от комнаты на Казачьем переулке в 50 году. На стенах этюды и картины Льва Ильича, запомнился и этюд друга Льва Ильича, художника Зевина, погибшего в ополчении под Ржевом.
В простенках между окнами – репродукция портрета А.С. Пушкина, живописная копия с картины Коро «Старинный замок», сделал её Лев Ильич, возможно, ещё в студенческие годы, над ней – модель парусника, работа Вадима. Этот парусник запал мне в душу, в него я влюбилась раньше, чем в его создателя. Кстати, детей Льва Ильича в тот день дома не было, а наш с моей тетей Антониной Петровной Берестовой визит был непродолжительным. В семье все были активными читателями. Почётное место в комнате занимал книжный шкаф, не с собраниями сочинений для показухи, а с любимыми книгами.