Гора Оловянная, район Читы, рисунок Л. Берестова, 1925
Однажды утром примостился лейтенант на краешке нижней полки, где безмятежно досматривала сны Люся. Весь он какой-то усохший, торчат ноги, как палки, из голенищ сапог. От злодейства или от пьянства – не человек, а пугало огородное, бормочет вполголоса: «30 рублей ему отдай, гаду ползучему, одел лётскую шапку и воображает, проститутка!» Затем осторожно крадётся мимо собутыльников и исчезает до ночи. Из диалога пробудившихся позднее капитанов догадываюсь, что вчера они в тамбуре отлупили «третьего» за неуплату своей доли за выпивку. Ни тебе: «Вы, сударь…», ни бросания перчатки – и прочей чепухи… Не те времена!
Днём проезжаем Читу, здесь прошло моё детство. Поезд набирает скорость… Зову свою компанию: «Идите к окну, сейчас будет очень красивое место!» В памяти – озеро Кенон, его берега, поросшие боярышником и диковинными забайкальскими цветами. Открывается панорама: пожелтевшие от жары и засухи картофельные делянки, за ними гладь озера в пустынных берегах, а далее – выжженные солнцем гряды побуревших сопок. Ребята явно разочарованы, но молчат, не выражают удивления: и это обещанная несказанная красота? Я ухожу в тамбур, хочу в уединении попрощаться с моей неказистой в эту пору родиной… Солнце уже низко, вершины и западные склоны сопок багровеют в закатных лучах, а небо ещё синее, и сопки, сопки на всём видимом пространстве… Кому – как, а для меня – красотища! Это какое-то глубинное ощущение, оно у меня с раннего детства, Чувство щемящее и радостное одновременно. Мне повезло: никто не грохал дверьми тамбура, не выходил курить – ничто не помешало мне попрощаться с моим детством и Забайкальем…
