Я не помню многих работ этой выставки, настолько она показалась мне, еще юноше, только входящему в художественную жизнь, пестрой, странной, непонятной. Запомнились работы будущих остовцев – Дейнеки, Пименова, Гончарова, Тышлера, но об этих художниках расскажу в связи с выставками ОСТа, а среди остальных вспоминаю сейчас лишь отдельные экспонаты. Так, один из художников в группе «проекционистов» выставил маленький, довольно, как мне показалось, мастерски выполненный реалистический портрет в позолоченной раме, но в подписи под ним говорилось, что способ выполнения этого портрета автор считает реакционным и от него отказывается. Рядом с портретом висели схемы, чертежи и тексты, написанные от руки на листах бумаги. Висело также объявление, призывающее посетителей ознакомиться с текстами, для чего следовало влезть на стоящую рядом треножку.
Автор этого портрета и схем, совсем молодой человек с длинными черными волосами, худой и тщедушный, громко объяснял свою работу нескольким посетителям. Говорил он настолько сложно, что я почти ничего не понял из его суждений о системе и методе «проекционистов», теоретиком которых, очевидно, он был.
Зимой этого же года я увидел этого молодого художника в залах Музея живописной культуры на Рождественке, где были собраны работы, кажется, всех представителей «левых» течений, начиная от Лентулова и Машкова и кончая Татлиным, Кандинским и Малевичем. Молодой человек очень убежденно что-то говорил трем таким же худощавым, как он сам, девицам о висевшей перед ними работе, изображавшей черный квадрат на белом фоне. Я подошел и стал слушать. В словах гида меня поразило совершенно категорическое утверждение об огромном значении этой работы и исключительной смелости художника.
«В этой картине,— говорил наш экскурсовод,— заключено начало и конец живописи вообще. От черного квадрата, как и от любой черной точки,—вещал он,—можно начать любое произведение, так же, как и любой замысел можно привести к черному квадрату, за которым уже ничего нет; нет никакого изображения».
