Всякое дело, связанное с наживой, с получением денег, мы — школьники и ЮКи (юные коммунисты), относили к ненавистной буржуазной психологии, вытравляя ее «каленым железом» из всех уголков своего сознания, и особенно из нашей общественной жизни и быта школы или отряда юных коммунистов.
А эта жизнь была вместилищем всех наших человеческих, личных и социальных интересов. Семья, дом были всегда на третьем плане и воспринимались нами как что-то скучное, назойливое, но, к сожалению, необходимое.
Но уже зато в своей школьной жизни мы начисто разделывались с семейными устоями и интересами. Здесь полностью царствовал дух коллективизма.
Власть неписаных установлений коллектива была абсолютной и непререкаемой.
Не дай бог из-за домашних дел не прийти на заседание культурно-просветительного кружка или совета старшин в школе, или опоздать на сбор отряда ЮКов. Это рассматривалось прежде всего как трусость. Надо сказать, что родители обычно очень прислушивались в то время, что говорили и требовали дети, потому что в жизни все было новым и это новое касалось самых существенных сторон быта и поведения всех людей. Попробуй родитель плохо отозваться о каком-либо нововведении, сын или дочь не только яростно спорили дома, но и, не стесняясь, выносили проступок старших на общественное обсуждение в классе или в отряде, и оттуда каким-то образом уже не от школьников, а от солидных товарищей по службе или по соседству, приходило строгое осуждение родителя. Все это случалось в порядке вещей, и многие отцы и матери дома помалкивали и только горестно качали головой и вздыхали.
Это реальное ощущение силы коллектива укрепляло всех нас в том, что мы-то и есть настоящие подлинные хозяева и своей судьбы и вообще всей новой жизни. Мы, творящие новый быт, новые отношения и порядки, были абсолютно уверены в их истинной революционной сущности и всех недовольных, сопротивляющихся этим новым взглядам и порядкам, попросту считали отсталыми обывателями, болотом, вызывающими в нас даже не жалость, а лишь презрение.
Но, чувствуя себя передовыми представителями новой эпохи, мы сами барахтались во многих условностях, привычках, словах старого быта, не находя нужных, броских и ясных формул нашего понимания мира и распирающего грудь чувства радости и энтузиазма.
