Молодой футурист мне явно импонировал, и я решил получше где-нибудь разузнать о том, что же это за люди—футуристы.
Случай представился скоро. В этом году я дважды побывал в Москве. Осенью ездил навестить родных, а зимой был участником двухнедельной экскурсии из учеников старших классов нашей школы. Мы ходили в театры, в зоопарк, на встречи с московскими отрядами ЮКов, и все это не производило на меня сильного впечатления. Я тогда увлекался девочкой Ларой из нашего отряда и старался чаще оставаться с ней по вечерам дежурить в помещении, где нас устроили.
Но были у меня в Москве особые, только мои собственные впечатления. Пользуясь тем, что здесь жили мои братья и сестры, я отпрашивался как бы к ним на свидание, а сам бродил по Москве. Однажды вечером я шел по улице в центре города (как я сейчас думаю—это был Столешников переулок) и заглянул в распахнувшуюся дверь небольшого помещения.
Там дым стоял полной голубой завесой. Теснота в комнате была невообразимая. За столиками сидела разношерстная компания молодых людей, многие из которых чем-то напоминали встреченных в Ростове футуристов.
В центре небольшого зальца сильно подвыпивший блондин, забравшись на один из столиков, мерно покачиваясь, резким хрипловатым голосом читал как-то странно, нараспев стихи. Я многое не разобрал, но последние слова запомнились очень хорошо:
Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!
Когда поэт кончил, все закричали: «Сережа, Сережик! Браво, браво!», захлопали в ладоши, а один высокий, худой схватил его за ноги, приподнял и перетащил к своему столику и тут же налил ему вина.
В это время ввалилась новая компания и вытеснила меня из помещения на улицу.
Это происшествие, быстрое, как несколько кадров, промелькнувших в кинофильме, однако, осветило передо мной незнакомый мне мир поэтов, артистов, художников, открывателей новых слов, звуков и красок, мир, настолько притягивающий, что именно в эту минуту поклялся я себе во что бы то ни стало в него войти, чтобы быть равным среди этих смелых и вольных людей.
