Когда, кажется, в 1943 году, для членов творческого союза была открыта на Масловке столовая, мы с Сережей Орловым пришли на первый обед вместе и просто набросились на еду, моментально съели очень вкусный суп и жаркое. И нам сразу стало очень плохо, потому что мы до этого голодали по-настоящему. Еле отдышавшись, мы очень медленно поплелись пешком домой ко мне, а по дороге он подробно рассказал о своем тяжелом житье и работе. Он жил где-то далеко на окраине города. Нашел комнату в деревянном двухэтажном доме, а деревянный сарай во дворе превратил в мастерскую. Задумал он сделать большую скульптуру – сидящую в скорбной позе старую женщину, как бы реквием о погибших на войне сыновьях. Надо было достать много глины, таскать ее пудами на себе, поднимать на станет, чтобы лепить голову, фигуру, опустившиеся вниз тяжелые рабочие руки. Работа требовала огромных физических сил при ослабевшем от недоедания здоровье. Но кроме этой статуи Сережа задумал сделать несколько сказочных композиций в фарфоре и систематически ездил на подмосковный фарфоровый завод, чтобы приступить к выполнению моделей в фарфоре. В 1944 году «Мать» и красивая, необычно большая для фарфора композиция «Александр Невский» были закончены. За эти работы Сережа получил сталинскую премию второй степени. Потом он экспонировал их и еще несколько сказочных фарфоровых групп на Всесоюзной художественной выставке 1944 года. Они очень нравились и художникам, и публике, во множестве посещавшей выставку, открытую в залах Третьяковской галереи.
Однажды, кажется, это было весной или летом 1944 года, Сережа пришел ко мне домой необычно возбужденный.
— Ты знаешь, какая история у меня случилась? Сижу я вчера вечером дома, пью себе чай и смотрю, как во дворе мальчишки гоняются с собакой. Вдруг во двор въезжает шикарный черный лимузин, выходит из него какой-то очень прилично одетый гражданин и спрашивает о чем-то ребятишек. Они показывают ему на мое окно, он идет к входной двери и скоро раздается стук в мою дверь, я открываю и стою в ожидании. На плохом русском языке он спрашивает, имеет ли он честь говорить со скульптором Сергеем Орловым. Да, говорю, это я, а сам спешу получше заправить рубашку в штаны. Он говорит, что имеет поручение от мистера Гарримана выразить мне его благодарность и восхищение за преподнесенную ему на днях мистером Сталиным и мистером Молотовым прекрасную сказочную фарфоровую группу, которая несомненно обогатит его известное собрание произведений искусства. Он еще что-то говорил, но я в это время соображал, что это все значит и как мне вести себя. Однако понял, что дело серьезное, так сказать — на международном уровне, и как мог поблагодарил и просил передать всяческие пожелания мистеру Гарриману. Но когда господин укатился, я решил сразу же действовать и почти всю ночь писал письмо Молотову. Вот хочу его сейчас отправить. Почитай, пожалуйста.
