Во время моего выступления меня прерывали возгласами—«скажи лучше, что ты говорил на дискуссии о натурализме, не ты ли помогал Сажину писать статью?» Уже выступая, я понял глупость своего появления перед людьми, находящимися под психологическим воздействием полностью развернутой в стране странной, но тем не менее реальной кампании. После моего выступления был сделан перерыв. Партийное руководство ушло на короткое совещание. Я видел, как позвали в комнату, куда удалились Ромас и другие, и моего очень хорошего товарища Борю Пророкова, с которым мы подружились еще в начале 30-х годов в «Комсомольской правде», где он был штатным художником, вышедшим из художкоров. После мы иногда вместе писали некоторые статьи, иногда спорили или обсуждали то, что я собирался написать. Когда появлялись мои статьи в газетах или журналах, иногда он звонил мне и выражал свою солидарность с ними.
После перерыва первым выступил Борис. Он говорил о необходимости вести борьбу за партийность и патриотизм в творчестве художников и потом тихо, запинаясь, сказал и про меня, что мое выступление не может удовлетворить собрание. Я понял, что и он здесь осуждает мою деятельность, и после этого вообще перестал слушать выступающих и ушел с собрания. Через некоторое время Борис признался мне, что в своей жизни он пережил два особо внутренне неприятных и морально тяжелых дня и одним из них был тот, когда он возвращался с партийного собрания, где Ромас, знавший о наших с Борисом отношениях, именно его заставил выступить. Даже славный, мужественный герой Великой Отечественной войны находился в то время под таким гнетом страха, нагнетаемого в стране, что проявил трусость, выступив против своей совести.
Через несколько дней после собрания на совместном заседании бюро секции критики и бюро секции живописи МОСХа, членом которых я был, Н.И.Соколова, бывшая в то время председателем бюро секции критики, всегда, можно сказать, восхищавшаяся моими статьями и выступлениями и добившаяся избрания меня ее заместителем, предложила исключить меня из членов Союза. Большинство согласились с ней. Против голосовали только А.Пластов, Н.Бакшеев, Н.Ромадин и Ф.Решетников. Таким образом я оказался за дверями творческого союза.
