Другой раз Мейерхольд так же внезапно остановил репетицию и что-то жестами показывал актеру, исполняющему роль молодого опустившегося аристократа. Он, пьяный, одетый в черный фрак, только что вошел в вестибюль своего богатого дома и хочет подняться по витой лестнице на бельэтаж, спокойно проходя мимо стоящей в начале лестницы мраморной копии Венеры Милосской. Но если до указаний режиссера он, качаясь, просто поднимался по лестнице, то сейчас он останавливается около статуи и, прикасаясь к ней руками в черных перчатках, создает очень гротесковый мотив надругательства опустившегося человека над чистой красотой искусства.
Удивительно требователен был Мейерхольд к интонационным оттенкам в произношении слов и фраз. В эпизоде, где две женщины, ожидая в маленьком приморском ресторанчике матросов и восторгаясь красотой моря, произносили по очереди одну и ту же фразу «Ах, чайки!», Мейерхольд заставил актрис произнести эту фразу двадцать три раза, и каждую по-своему. Я понял, он хотел, чтобы в этих двух словах было выражено женщинами очень многое — и тоска о красивой жизни, и желание быть похожими на богатых людей, приехавших полюбоваться морем и чайками, и еще что-то человечески-сентиментальное.
С осени 1932 года театр Мейерхольда работал в помещении театра имени М. Н. Ермоловой, поскольку началась перестройка здания его театра на Триумфальной площади (теперь площади Маяковского). Здесь Мейерхольд подготовил и поставил «Даму с камелиями». Замечательно играла главную роль Зинаида Райх. Это была неровная в своем таланте артистка, но в этом спектакле она была великолепна.
Сам факт постановки Мейерхольдом «Дамы с камелиями» свидетельствовал о новых его исканиях, но удивительно несогласуемых с тем, что он предполагал делать в будущем, реконструируемом здании. Там артисты должны будут выходить на сцену прямо из своих комнат на глазах у зрителей, там должны происходить массовые действа, и автомобили с улицы могли въезжать прямо на сцену, там должен быть хор, в духе древнегреческих театров, чтобы комментировать и сопровождать то, что происходит на сцене. А здесь, в полном контрасте с этими проектируемыми грандиозными действами, на узкой авансцене, не более четырех шагов глубины, развертывалась психологически тончайшая трагедия умирающей женщины, источающей вздохи и слезы у зрителей небольшого зала, почти вплотную придвинутого к сцене.
Я всегда считал, что этим спектаклем, подготовка которого во многом прошла на моих глазах, Мейерхольд, всегда чуткий к движению духовных интересов своих современников, начинал новый этап своего искусства, ибо в то время все более проявлялось стремление многих к самоуглублению, рос интерес к внутренним душевным переживаниям человека. Можно себе представить, какие еще откровения принесло бы нам это новое направление творчества Мейерхольда, если бы его жизнь не была бы трагически прервана.
