“Кто там шагает правой?” Воспоминания В. И. Костина Часть II: В годы тридцатые

—    Слушай,— говорит он,— ты из «Комсомольской правды»? Молодец, видать, свой 
парень. А я от завода АМО. Слушай, сегодня здесь будут принимать две пьесы, одна 
замечательная — Всеволода Вишневского «Последний решительный», а другая — ин
теллигентская нудь Олеши «Список благодеяний» — ерунда, не нужная нашему со
ветскому театру. Знаешь, мы здесь только вдвоем и представляем пролетарскую ли
нию и нам нужно бороться за настоящий революционный театр Мейерхольда. Я здесь 
уже давно, но знаешь, тут публика особая и меня уже никто не слушает, а ты
 свежий человек, представитель «Комсомолки» — а это знаешь, что значит? Так ты вот
 что, ты выступи против Олеши. Не нужна эта нудь Мейерхольду, не нуж-на!

В этом духе он продолжал назойливо дудеть в ухо, подталкивая в бок локтем, нажимая   на   плечо.   Я   не  знал,   как  отвертеться  от  него, чего-то в ответ мямлил.

В это время Всеволод Эмильевич хлопает в ладоши, устанавливает тишину и объявляет повестку заседания художественного совета театра, состоящего из чтения двух пьес, их обсуждения и принятия театром к постановке.

Первым читал свою пьесу Олеша. Читал довольно однотонно и долго. Я многого не понял, кое-что показалось скучным, надуманным.

Но вот к трибуне подошел Вишневский — румяный крепыш, возбужденный и громогласный. И началось! Он, почти не заглядывая в текст, не читал, а играл всех действующих лиц, и как играл! Пьеса шла под сплошные аплодисменты. Это было действительно здорово и артистически эффектно.

Но вот объявлен перерыв перед обсуждением, и представитель АМО снова насел на меня, и как насел! Он снова спрашивал, комсомолец ли я и неужели мне нравится Олеша?

Да нет,— говорю,— что-то я пьесу не понял, что-то не нравится.

Так вот встань и скажи. Скажи, как думаешь. Что, на самом деле, что нам с тобой, представителям пролетариата, бояться?

Надо сказать, что к тому времени и в «Комсомолке», и среди некоторых моих знакомых журналистов и писателей восторженное отношение к театру Мейерхольда сменилось некоторым холодком. Начинали действовать вульгарные и угрожающие теории РАПП, стало все более распространяться политиканство в критике и особенно явно — недоброжелательное отношение к мейерхольдовскому театру.