И он показывает мне в своей тетрадке разрезы голов и туловищ форели и объясняет: «Она подплывает к водопаду и, чуть приподнимаясь над водой, открывает широко рот и тут же с огромным усилием сжимает его. Получается очень большое давление, и вода под этим давлением вырывается через тончайшие щелки между жабрами и туловищем, вот смотри сюда, видишь на рисунке эти щелочки. А ты разве не слыхал, что тончайшей струей воды даже режут дерево; а тут струя, вырываясь из этих щелей, с большей скоростью, чем она падает в рот рыбы из водопада, обволакивает тончайшей пленкой гладкое тело рыбы, и оно, это тело — само уже двигается вверх по известному закону физики. Вот и все. На этом основании я построил проект речного судна, где впереди у него большая круглая дыра, через которую попадает вода в переднюю часть судна, дальше ее под сильнейшим давлением машины посылают в щели, через которые она, вырываясь с огромной скоростью, обволакивает корпус судна, и оно быстро двигается вперед! Понял, друг? Вот и чертежи все готовы. У меня в этой тетрадочке много еще что есть и получше, посложнее. Да вот дураков больно много — не интересуются».
Я, как завороженный, смотрел то на Татлина, то на его тетрадь.
- Володя, так ведь это же черт знает какое богатство! Кончится война, давай все это двигай, ты же настоящий изобретатель!
- Черта с два — двигай! Я, кстати, и не изобретатель. Я художник! Пусть двигают другие, а я даю идеи, понимаешь — и-де-и!
Когда в 1977 году в Центральном Доме литераторов стараниями Константина Михайловича Симонова и Ларисы Алексеевны Жадовой впервые после 1932 года была организована выставка работ Татлина, я увидел многое из того, что он сделал за свою жизнь, и вспомнил наши беседы с ним в годы войны.
Для каталога этой выставки я написал небольшую статью о рисунках Татлина 1912—1914 годов, которые любил и хорошо знал. Проходя по залу, еще до открытия выставки, мы говорили с Константином Михайловичем о том, что Татлин, удивительно тонко чувствуя природу, стремился все увиденное и познанное им в натуре переносить и приспосабливать к быту и жизни человека. Во всем сделанном им нельзя было не увидеть сильное и свободное проявление его действительно творческой души художника, художника нового типа.
Схватка
Работа в редакции «Комсомольской правды» в начале 30-х годов все более втягивала меня в борьбу разных художественных группировок и обществ, которая приобрела к тому времени не только острые формы, но и особый характер. Дело в том, что в жизни художников появилась новая общественная сила, приобретавшая все более важное и даже доминирующее положение в художественной жизни страны. Я имею в виду объединение группы молодых художников, только что окончивших московский Вхутеин, преимущественно монументальное его отделение, и решивших занять в изобразительном искусстве то же самое место, какое занимала в литературе группа писателей, организовавшая еще в начале 20-х годов Российскую Ассоциацию пролетарских писателей— РАПП.
